Неточные совпадения
Митрофан. Нет, нет, матушка. Я уж
лучше сам выздоровлю. Побегу-тка теперь на голубятню, так авось-либо…
И, выйдя на двор, Левин, как дерево весною, еще не знающее, куда и как разрастутся его молодые
побеги и ветви, заключенные в налитых почках, сам не знал хорошенько, за какие предприятия в любимом его хозяйстве он примется теперь, но чувствовал, что он полон планов и предположений самых
хороших.
Детей! детей!» Я хотела было за вами
бежать, да Иван Васильич остановил, говорит: «Это хуже встревожит ее,
лучше не надо».
— Здравствуйте, Алена Ивановна, — начал он как можно развязнее, но голос не послушался его, прервался и задрожал, — я вам… вещь принес… да вот
лучше пойдемте сюда… к свету… — И, бросив ее, он прямо, без приглашения, прошел в комнату. Старуха
побежала за ним; язык ее развязался...
Лучше совсем
бежать… далеко… в Америку, и наплевать на них!
Катерина. Сделается мне так душно, так душно дома, что
бежала бы. И такая мысль придет на меня, что, кабы моя воля, каталась бы я теперь по Волге, на лодке, с песнями, либо на тройке на
хорошей, обнявшись…
Борис. Кто ж это знал, что нам за любовь нашу так мучиться с тобой!
Лучше б
бежать мне тогда!
Конь был
хороший,
бежал бойко, в понуканиях не нуждался, и очень нелепо было видеть, что его заставили везти такой изношенный экипаж.
Он вспомнил об обеде Корчагиных и взглянул на часы. Было еще не поздно, и он мог поспеть к обеду. Мимо звонила конка. Он пустился
бежать и вскочил в нее. На площади он соскочил, взял
хорошего извозчика и через десять минут был у крыльца большого дома Корчагиных.
Они вышли из врат и направились лесом. Помещик Максимов, человек лет шестидесяти, не то что шел, а,
лучше сказать, почти
бежал сбоку, рассматривая их всех с судорожным, невозможным почти любопытством. В глазах его было что-то лупоглазое.
— Нет, Lise, этак
лучше, что я не
побежал, — сказал Алеша, встал со стула и озабоченно прошелся по комнате.
На обратном пути я спросил Дерсу, почему он не стрелял в диких свиней. Гольд ответил, что не видел их, а только слышал шум в чаще, когда они
побежали. Дерсу был недоволен: он ругался вслух и потом вдруг снял шапку и стал бить себя кулаком по голове. Я засмеялся и сказал, что он
лучше видит носом, чем глазами. Тогда я не знал, что это маленькое происшествие было повесткой к трагическим событиям, разыгравшимся впоследствии.
— Позвольте же сказать еще только одно; это так неважно для вас, что, может быть, и не было бы надобности говорить. Но все-таки
лучше предупредить. Теперь она
бежит от жениха, которого ей навязывает мать.
— Что же читать! — воскликнула она и, бросив книгу на стол, прибавила: — Так
лучше пойду дурачиться, — и
побежала в сад.
Я пожал руку жене — на лице у нее были пятны, рука горела. Что за спех, в десять часов вечера, заговор открыт,
побег, драгоценная жизнь Николая Павловича в опасности? «Действительно, — подумал я, — я виноват перед будочником, чему было дивиться, что при этом правительстве какой-нибудь из его агентов прирезал двух-трех прохожих; будочники второй и третьей степени разве
лучше своего товарища на Синем мосту? А сам-то будочник будочников?»
Пока мы придумывали, как
лучше вызвать кого-нибудь, нам навстречу
бежит один из молодых официантов княгини.
Возвратившись из второго
побега, Сатир опять внес в церковь
хороший вклад, но прожил дома еще менее прежнего и снова исчез. После этого об нем подали в земский суд явку и затем перестали думать.
Ничего особенного я не вижу на дворе, но от этих толчков локтем и от кратких слов всё видимое кажется особо значительным, всё крепко запоминается. Вот по двору
бежит кошка, остановилась перед светлой лужей и, глядя на свое отражение, подняла мягкую лапу, точно ударить хочет его, —
Хорошее Дело говорит тихонько...
Чем собака
лучше дрессирована, чем крепче у ней стойка, тем труднее ей поднять коростеля: почуяв близко дичь, издающую из себя особенно сильный запах, отчего всякая собака ищет по коростелю необыкновенно горячо, она сейчас делает стойку, а коростель, как будто с намерением приостановят на минуту, пускается
бежать во все лопатки.
Поднявши стаю, надобно следить глазами за ее полетом, всегда прямолинейным, и идти или, всего
лучше, ехать верхом по его направлению; стая перемещается недалеко; завалившись в долинку, в овражек или за горку, она садится большею частию в ближайший кустарники редко в чистое поле, разве там, где перелет до кустов слишком далек; переместившись, она
бежит шибко, но собака, напавши на след снова, легко ее находит.
От приезду моего на почтовый стан до того времени, как лошади вновь впряжены были в мою повозку, прошло по крайней мере целой час. Но повозки его превосходительства запряжены были не более как в четверть часа… и поскакали они на крылех ветра. А мои клячи, хотя
лучше казалися тех, кои удостоилися везти превосходительную особу, но, не бояся гранодерского кнута,
бежали посредственною рысью.
— Вот так-то
лучше! — схватился за ключ Лебедев и, ядовито усмехаясь,
побежал в соседнюю комнату. Коля остановился, хотел было что-то заметить, но Лебедев утащил его за собой.
— Вот что, брательники… Поедемте-ка
лучше к девочкам, это будет вернее, — сказал решительно старый студент Лихонин, высокий, сутуловатый, хмурый и бородатый малый. По убеждениям он был анархист-теоретик, а по призванию — страстный игрок на бильярде, на
бегах и в карты, — игрок с очень широким, фатальным размахом. Только накануне он выиграл в купеческом клубе около тысячи рублей в макао, и эти деньги еще жгли ему руки.
В нашей детской говорили, или,
лучше сказать, в нашу детскую доходили слухи о том, о чем толковали в девичьей и лакейской, а толковали там всего более о скоропостижной кончине государыни, прибавляя страшные рассказы, которые меня необыкновенно смутили; я
побежал за объяснениями к отцу и матери, и только твердые и горячие уверения их, что все эти слухи совершенный вздор и нелепость, могли меня успокоить.
Мать старалась меня уверить, что Чурасово гораздо
лучше Багрова, что там сухой и здоровый воздух, что хотя нет гнилого пруда, но зато множество чудесных родников, которые бьют из горы и
бегут по камешкам; что в Чурасове такой сад, что его в три дня не исходишь, что в нем несколько тысяч яблонь, покрытых спелыми румяными яблоками; что какие там оранжереи, персики, груши, какое множество цветов, от которых прекрасно пахнет, и что, наконец, там есть еще много книг, которых я не читал.
— Видите ли, у нас все как-то так выходило — она в тюрьме — я на воле, я на воле — она в тюрьме или в ссылке. Это очень похоже на положение Саши, право! Наконец ее сослали на десять лет в Сибирь, страшно далеко! Я хотел ехать за ней даже. Но стало совестно и ей и мне. А она там встретила другого человека, — товарищ мой, очень
хороший парень! Потом они
бежали вместе, теперь живут за границей, да…
Поэтому скажу тебе кратко, а ты когда-нибудь и вспомнишь слова философа Тыбурция: если когда-нибудь придется тебе судить вот его, то вспомни, что еще в то время, когда вы оба были дураками и играли вместе, — что уже тогда ты шел по дороге, по которой ходят в штанах и с
хорошим запасом провизии, а он
бежал по своей оборванцем-бесштанником и с пустым брюхом…
— Чего мне худого ждать! Я уж так худ, так худ, что теперь со мной что хочешь делай, я и не почувствую. В самую, значит, центру попал. Однажды мне городничий говорит:"В Сибирь, говорит, тебя, подлеца, надо!"А что, говорю, и ссылайте, коли ваша власть; мне же
лучше: новые страны увижу. Пропонтирую пешком отселе до Иркутска — и чего-чего не увижу. Сколько раз в
бегах набегаюсь! Изловят — вздуют:"влепить ему!" — все равно как здесь.
Или,
лучше сказать, их было даже чересчур много, но всё такие, у которых было на уме одно: урвать и ради этого бессознательно
бежать, куда глаза глядят.
— Это у них самое обыкновенное средство: если они кого полюбят и удержать хотят, а тот тоскует или попытается
бежать, то и сделают с ним, чтобы он не ушел. Так и мне, после того как я раз попробовал уходить, да сбился с дороги, они поймали меня и говорят: «Знаешь, Иван, ты, говорят, нам будь приятель, и чтобы ты опять не ушел от нас, мы тебе
лучше пятки нарубим и малость щетинки туда пихнем»; ну и испортили мне таким манером ноги, так что все время на карачках ползал.
Джемма ему действительно обрадовалась, и фрау Леноре его очень дружелюбно приветствовала: видно было, что он накануне произвел на обеих впечатление
хорошее. Эмиль
побежал распоряжаться насчет завтрака, предварительно шепнув Санину на ухо: «Не забудьте!»
Охотнее всего делал Александров свои переводы в те скучные дни, когда, по распоряжению начальства, он сидел под арестом в карцере, запертый на ключ. Тишина, безделье и скука как нельзя
лучше поощряли к этому занятию. А когда его отпускали на свободу, то, урвав первый свободный часочек, он поспешно
бежал к старому верному другу Сашаке Гурьеву, к своему всегдашнему, терпеливому и снисходительному слухачу.
— Лизавета Николаевна, это уж такое малодушие! —
бежал за нею Петр Степанович. — И к чему вы не хотите, чтоб он вас видел? Напротив, посмотрите ему прямо и гордо в глаза… Если вы что-нибудь насчет того…девичьего… то ведь это такой предрассудок, такая отсталость… Да куда же вы, куда же вы? Эх,
бежит! Воротимтесь уж
лучше к Ставрогину, возьмем мои дрожки… Да куда же вы? Там поле… ну, упала!..
— Вы, может быть. Вы бы уж
лучше молчали, Липутин, вы только так говорите, по привычке. Подкупленные, господа, все те, которые трусят в минуту опасности. Из страха всегда найдется дурак, который в последнюю минуту
побежит и закричит: «Ай, простите меня, а я всех продам!» Но знайте, господа, что вас уже теперь ни за какой донос не простят. Если и спустят две степени юридически, то все-таки Сибирь каждому, и, кроме того, не уйдете и от другого меча. А другой меч повострее правительственного.
Жизнь по лесам, жизнь бедная и ужасная, но вольная и полная приключений, имеет что-то соблазнительное, какую-то таинственную прелесть для тех, кто уже раз испытал ее, и смотришь —
бежал человек, иной даже скромный, аккуратный, который уже обещал сделаться
хорошим оседлым человеком и дельным хозяином.
В
хорошую погоду они рано утром являлись против нашего дома, за оврагом, усеяв голое поле, точно белые грибы, и начинали сложную, интересную игру: ловкие, сильные, в белых рубахах, они весело бегали по полю с ружьями в руках, исчезали в овраге и вдруг, по зову трубы, снова высыпавшись на поле, с криками «ура», под зловещий бой барабанов,
бежали прямо на наш дом, ощетинившись штыками, и казалось, что сейчас они сковырнут с земли, размечут наш дом, как стог сена.
—
Беги за ней, может, догонишь, — ответил кабатчик. — Ты думаешь, на море, как в поле на телеге. Теперь, — говорит, — вам надо ждать еще неделю, когда пойдет другой эмигрантский корабль, а если хотите, то заплатите подороже: скоро идет большой пароход, и в третьем классе отправляется немало народу из Швеции и Дании наниматься в Америке в прислуги. Потому что, говорят, американцы народ свободный и гордый, и прислуги из них найти трудно. Молодые датчанки и шведки в год-два зарабатывают там
хорошее приданое.
За мостом он уже без приглашения кондуктора взобрался в вагон, на котором стояла надпись: «Central park». [Центральный парк. (Ред.)] Спокойное сидение и ровный
бег вагона манили невольно бесприютного человека, а куда ехать, ему было теперь все равно. Только бы ехать, чем дальше, тем
лучше, не думая ни о чем, давая отдых усталым ногам, пока дремота налетает вместе с ровным постукиванием колес…
Сестры
побежали, заливаясь хохотом. Голоса их и смех затихли за дверьми. Передонов отвернулся от калитки. Он был не совсем доволен. Он думал: болтнули что-то и ушли. Дали бы
лучше записочки. Но уже поздно тут стоять и ждать.
На кладбище не взошёл Шакир, зарыли без него, а я, его не видя, испугался,
побежал искать и земли горсть на гроб не бросил, не успел. Он за оградой в поле на корточках сидел, молился; повёл его домой, и весь день толковали. Очень милый, очень
хороший он человек, чистая душа. Плакал и рассказывал...
Как он воротится домой, как встретится с Глафирой Львовной…
лучше бы
бежать!
— Уж на что
лучше, Агафон Павлыч… Так хорошо, что помирать не надо. Я в первый раз в Питере, так даже страшно с непривычки. Все куда-то
бегут, торопятся, точно на пожар… Тесненько живете. Вот бы Василью Иванычу домой съездить, стариков проведать. То есть в самый бы раз… Давненько не бывали в наших палестинах.
— На людях живем, мамынька, — успокаивал Гордей Евстратыч, — ежели бы что — слухом земля полнится.
Хорошая слава лежит, а худая по дорожке
бежит.
От
хороших жен мужья не
бегут к арфисткам…
— Ладно, так!.. Ну, Ванюшка,
беги теперь в избу, неси огонь! — крикнул Глеб, укрепив на носу большой лодки козу — род грубой железной жаровни, и положив в козу несколько кусков смолы. — Невод свое дело сделал: сослужил службу! — продолжал он, осматривая конец остроги — железной заостренной стрелы, которой накалывают рыбу, подплывающую на огонь. — Надо теперь с лучом поездить… Что-то он пошлет? Сдается по всему, плошать не с чего: ночь тиха —
лучше и требовать нельзя!
Лучше бы
бежать мне тогда!» Словом, это один из тех весьма нередких людей, которые не умеют делать того, что понимают, и не понимают того, что делают.
Градобоев. То-то, ты
лучше…
беги, да проворней, а то задержать велю.
Кручинина. Ничего, иногда и поплакать хорошо; я теперь не часто плачу. Я еще вам благодарна, что вы вызвали во мне воспоминания о прошлом; в них много горького, но и в самой этой горечи есть приятное для меня. Я не
бегу от воспоминаний, я их нарочно возбуждаю в себе; а что поплачу, это не беда: женщины любят поплакать. Я вчера объезжала ваш город: он мало изменился; я много нашла знакомых зданий и даже деревьев и многое припомнила из своей прежней жизни и
хорошего и дурного.
Иванов. Если тебе нужно, то, пожалуй, скажу. Немножко жестоко это говорить, но
лучше сказать… Когда меня мучает тоска, я… я начинаю тебя не любить. Я и от тебя
бегу в это время. Одним словом, мне нужно уезжать из дому.
Я понял этот лаконический ответ. Как всякая другая горная река, Чусовая от одного
хорошего дождя может подняться на несколько аршин, потому что все бесчисленные ручейки и речонки, которые
бегут в нее, раздуваются в бешеные потоки, принося массу шальной воды.